по лощине. "На шее у нее висел кусок волосяной веревки, а на одной ноге – индийская резиновая калоша". Страдания стали приобретать новый смысл.
"Нужда достигла своего апогея", - говорится в дневнике. "Сотни людей остались без провизии, и нет ни одного, у кого была бы хоть капля, и лишь немногие имеют достаточно провизии, чтобы дойти до шахт. Часто, почти ежедневно, какой-нибудь бедняга, умирающий от голода, подходит к вагону и молит нас именем Бога дать или продать ему корку хлеба".
Земля не давала пощады. В одном из отчетов рассказывалось о "мужчине и его жене в 11 милях, которые шли пешком, пробираясь через горячий песок, мужчина нес одеяло и другие необходимые вещи, а его жена несла на руках их единственного ребенка, потеряв всю свою команду". Каждый день приносил новые ужасы.
Наступает утро, и дневной свет представляет сцену более ужасную, чем путь разбитой армии; мертвый скот устилает дороги, повозки, винтовки, палатки, одежда, все, кроме еды, разбросано по дороге; вот бык, который стоял от голода на дне повозки, пока природа не смогла сделать больше, улегся на и умер; а вот лошадь издает последний вздох в горящем песке, люди разбросаны по равнине и распростерты среди мертвых, как трупы.
Писатель пришел к выводу, что это "долгий путь к получению узкого дома". Один путешественник был потрясен смертью скота, который золотоискатели перегнали через полконтинента. "Мертвые животные на всем пути, вонь невыносимая. С тех пор как мы покинули Платту, дорога была усеяна гнилыми тушами. Как только бык умирает, он надувается до предела (а иногда и лопается), а его ноги торчат.
Вермонтёр обнаружил, что однажды ночью заблудился, разыскивая разбежавшийся скот своей партии, который часто убегал на многие мили после внезапных раскатов грома и молний, подобных которым никто из жителей Восточного побережья никогда не видел. Изможденность от дизентерии, как он думал, делала эту ситуацию еще более невыносимой.
Прошлой ночью мне пришлось несладко. Я скорее потерял сознание, чем заболел, и подошел к повозкам. У них был костер, который я видел за много миль, иначе мне следовало бы
Как только Кларк покинул меня, я не смог держать курс на звезды. Здесь я обнаружил мужчину и женщину, стоявших на страже у костра. Я выпросил у них печенье, которое укрепило меня, иначе, уверен, я мог бы попасть внутрь. Когда я улегся в шалфее, то не мог заснуть из-за волков. Казалось, что вокруг меня их было 50. Я был безоружен и не знал, что они могут сделать из меня ужин. Во всяком случае, они издавали самую отвратительную музыку. По правде говоря, я чувствовал себя так плохо, когда только лег, что меня мало заботило, встану я когда-нибудь или нет, а когда я попытался идти, то шатался, как пьяный, по шалфею и часто падал во весь рост на какое-нибудь препятствие. Должно быть, я прошел 8 миль туда и обратно, к тому же темнота делала этот путь еще более утомительным. Я был очень рад, когда нашел нашу палатку.
Обычно говорили: "Холера на завтрак, неглубокая могила на обед". Дневники изобилуют рассказами о том, как пионеры сначала были поражены, увидев, как коренные американцы водружают своих мертвецов на платформы, поддерживаемые четырьмя шестами, подобно тому, как это делали монголы в Центральной Азии. Но потом поселенцы испытали откровение, увидев кости погибших переселенцев, разбросанные по равнинам и пустыням после того, как волки раскопали могилы и растерзали трупы.
В 1850-х годах нападения индейцев стали усиливаться в отместку за истребление первых людей американской армией и жестокими золотоискателями. По мере того как шло десятилетие, все более распространенным явлением становились скальпы с обеих сторон. Легко было обвинить коренных американцев в насилии, реальном или воображаемом.
"Один американец поменялся лошадьми с индейцем, а на следующий день часть той же компании, оставшись позади, встретила этого индейца с лошадью их товарища и обвинила его в краже", - говорится в отчете о походе на золотые прииски в 1850 году. "Это встревожило индейца, так как он не знал, что с ним сделают. Он, как мог, рассказал им, как оказался рядом с лошадью, и, дав шпоры, попытался сбежать. Это было воспринято как доказательство его вины, поэтому
Они открыли по нему огонь и убили беднягу".
Несомненно, гротескные ужасы творили как коренные жители, так и поселенцы. Бесчисленные записи в многочисленных дневниках рассказывают о том, как индейцы лежали в засаде, обычно не нападая на самих поселенцев, когда те путешествовали группами, а пуская стрелы в их скот, делая его непригодным для дальнейшего движения на запад. Затем нападавшие забивали брошенный скот на съедение. Лошадей они обычно оставляли невредимыми и угоняли. "Никто не может познать весь ужас этого, кто не побывал в подобной ситуации", - писала женщина, направлявшаяся со Среднего Запада На Дальний Запад.
Средним курсом, в прямом и переносном смысле, было плавание в Центральную Америку, пересечение перешейка и получение на другом корабле переправиться в Тихий океан и плыть по относительно спокойному побережью в Калифорнию. Этот путь наименьшего сопротивления, хотя и самый дорогой, выбрал Лиланд Стэнфорд, опять же при финансовой помощи своих родителей. Будет ли он бежать от неудачи, или будет ловким и смелым в поисках успеха, зависело от исхода его главной авантюры. Как бы то ни было, он, подобно своему далекому британскому предку Томасу, отправился через океан на запад, вняв призыву своих братьев, приславших грозные письма из Сакраменто, который, как и его детский Олбани, был тогда маленьким речным городком. Но то, что вскоре станет столицей штата, было сердцем первой калифорнийской золотой лихорадки, которая, не подозревая того, создала парадигму для сегодняшней золотой лихорадки и бренда Stanford. В июне 1852 года Лиланд Стэнфорд отплыл из нью-йоркской гавани.
Первые установленные маршруты в 1848 году пересекались на территории современной Панамы. Но три года спустя судоходный магнат с Восточного побережья Корнелиус Вандербильт открыл конкурирующую линию через Никарагуа, на севере. Ни один из маршрутов не был лишен бедствий, катастроф и смертей. Желтая лихорадка, малярия и другие болезни были обычным явлением для тех, кто пересекал болота на лодках с шестами и мулах, чтобы добраться до Тихого океана. Грязные жилища, воровство и бесконечные задержки были не редкостью. Маршрут через Никарагуа был длиннее, но имел те преимущества, что использовал более судоходные водные пути и был ближе к Северной Америке.
Североамериканцев, как правило, поражала тропическая фауна, например, буйные, калейдоскопические попугаи и дерзкие обезьяны. Но крокодилы и
